- Кря! – сказала мама-утка утенку.
- Кря-кря! – передразнило эхо.
- Почему "кря-кря!” – спросила мама-утка. – Просто – кря!
- Кря! – тоненько повторил утенок.
- Кря-кря-кря! – передразнило эхо.
- Кря-кря-кря!? – удивилась утка.
- Кря-кря-кря-кря-кря!.. – закричало эхо.
И тогда закрякали все разом: мама-утка, утенок и эхо. Они крякали на все озеро, и скоро кряканье их полетело в лес: и закрякал старый дуб на бугре, и пень в овраге, и рябиновый куст, и даже дятел перестал долбить сук и крякнул…
А вечером когда утка с утенком уснули, эхо помолчало немного, а потом заухала филином, а к ночи – закричало совой.
И только под утро, когда уснул весь лес, эхо затихло наконец и прикорнуло под елочкой…
Сквозь кустарник и папоротники, по колено в траве и землянике, неся с собой белок и птиц, бредет к озеро лес.
Озеро запрятало в своих камышах столько уток и охотников, в своей глубине – столько рыб и сетей, в своих глазах – столько облаков кучевых, грозовых и перистых, - что само уже не знает, где утки, а где охотники, где рыбы, а где сеть, где небо, а где вода.
Барашки облаков в небе.
Облака барашков на земле.
Жарища, пыль…
Целое лето сидит в лопухах лохматая черная собака и так дышит, будто всю зиму за ней гналась стая волков.
Черная туча, мохнатая туча. Сама по небу плывет – брюхо по холмам волочится. Вышла из-за леса – глазами засверкала, ногами затопала. Собралась уйти, а не может: привязали ее к земле тысячи мокрых веревочек.
Капля дождя сползла по шершавому смородиновому листу за ухо смородиновому кусту.
Капустные кочаны, подперев зелеными ладонями головы, загляделись в небо.
А поросята-кабачки разбежались по грядкам.
Луговая трава, мокрая от росы, пахнет парным молоком и речным туманом. Вечер.
Плетень стоит на голове, упершись в небо крепкими ножками, обутыми в рыжие глиняные сапожки.
Одинокое пугало слушает далекую музыку, и старая его шляпа … трепещет.
| назад | далее |
