Сергей Козлов. Все о Ежике, Медвежонке, Львенке и Черепахе: сказки, стихотворения. - СПб.: Азбука-классика, 2005.

О присутствующих не говорят, - но из писателей московских и вообще провинциальных мало кто достоин завязать Сергею Козлову на ботинке шнурок.

Хотя сам он, похоже, притерпелся к положению литературного бэбиситора. Эта профессия много лет кормила его и укрывала от хищного взгляда дураков. Он выбрал себе в читатели малыша - и сохранил свободу.

Малыш понимает его, как никто, и дарит любовью, - но безотчетной. Малыш, на свое счастье, не сочиняет рецензий. Ни за что не напишет в толстом журнале: Сергей Козлов - чемпион пейзажной миниатюры. Или: король диалога. И это отчасти жаль. Поскольку так и есть.

Вместе с тем любовь настоящего малыша проницательна: что ей мастерство как таковое (хотя его и не пропьешь)? Когда тот же Сергей Козлов впадает в соблазн игрушечных приключений (мини-романы "Пираты и Львенок" или "Трям! Здравствуйте!") или забавляется просто стихами ("Но вполз Удав и закашлял: - Гав-гав-гав!"), - малыш, как воспитанный человек, вежливо аплодирует: ну да, ну да, азбука-классика.

Но совсем, совсем другое дело - бессмертный цикл про Ежика и Медвежонка.

Это не мягкие игрушки, не нарисованные куклы и, тем более, не переодетые люди. Это существа, воплощающие сущности. Существа, занятые - всецело и всерьез, как дети, - увлекательнейшей из игр - тем, что переживают счастье. В буквальном смысле. Так называемое невыносимое счастье бытия.

Это два ума (для стереоскопического эффекта) с одной на двоих душой. Умы обладают драгоценной и трагической способностью чувствовать протекающее время, душа стремится к единству.

Попросту - Медвежонок и Ежик друг без друга страшно скучают, а вдвоем - греются в длящемся мгновении, как в золотом луче. Наслаждаясь видимой реальностью - столь совершенной, словно для них, им кажется, и созданной, да так, что ни прибавить, кажется им, ни убавить нельзя ни травинки.

"Наступали самые замечательные осенние сумерки.

За маленькой сосной, за худенькой березой, на которой вдруг оказалось вдвое меньше ветвей, синела гора.

Медвежонок поудобнее устроился в кресле и стал глядеть на гору, на небо, на слабо шевелящиеся под ветерком хрупкие ветки березы.

Было так хорошо, так спокойно, и небо было такое далекое, что, казалось, навсегда уже на нем застыли облака.

- Кажется, они уже никуда не уплывут, да, Ежик?

Ежик кивнул.

- Кажется, и завтра, и послезавтра вот так же будут стоять и стоять на том же месте.

Ежик снова кивнул.

- А хорошо бы, чтоб один раз все было, а потом уже не менялось, - сказал Медвежонок.

- Так не бывает.

- А почему?

- Ты бы соскучился.

- Я? Да никогда! - сказал Медвежонок.

"Ой-ей-ей, как же красиво! - не отрывая взгляда от горы, думал Ежик. - Кто же придумал всю эту красоту?"

- Как ты думаешь? - спросил он у Медвежонка.

- О чем?

- Кто все это придумал?

- Вот это? - Медвежонок повел лапой. - А правда, с моего крыльца красивее, чем с твоего?"

Охваченные страданием метафизического (извините) восторга, Ежик и Медвежонок без конца изобретают, подобно великим поэтам, разные художества. Прекрасные и бессмысленные. Которые все имеют одну цель - остановить время, задержать. Наловить его впрок. Запастись настоящим, предотвратить превращения.

"- Паутинки готовы! - доложил Самый Главный Паучок.

- Начали! - сказал Медвежонок.

И паучки поползли с разных концов к верхушке сосны, волоча за собой кленовые листья.

Вот это была картина!

Будто сами собой, к вершине ползли легкие кленовые листья, и к вечеру все небо над лесом засияло, словно вылепленное из золота.

Кое-кто потом говорил, что это закат...

"Да-да-да! - стрекотала Сорока. - Это заходящее солнце! Это заходящее солнце!.."

И только Ежик с Медвежонком знали, что это паучки подняли в небо золотые листья осени, чтобы сберечь погоду".

Такое, значит, у них, извините, хобби: охота за временем, за его красотой. Бесконечной, но краткой. Потому как время, растворенное в пространстве, то и дело меняет вид и цвет. И при каждой перемене сердце вздрагивает, как от предчувствия неизбежной разлуки.

"- Ну что? - сказал Ежик, когда улетела последняя птица. - Обнимемся?

- Обнимемся, - сказал Медвежонок.

Они обнялись и так некоторое время стояли молча посреди леса. А лес - большой, туманный, - насупившись, глядел на них из-под еловых бровей.

- Ты не забывай эту осень, Медвежонок.

- Что ты! - сказал Медвежонок.

- Мне было очень хорошо.

- И мне.

- Жаль, мы ничего не придумали такого, чтобы зимой было радостно и светло.

- Не грусти, - сказал Медвежонок. - У нас будет еще много осеней.

Они постояли так еще немного, обнявшись, а потом вместе пошли пить чай к Ежику".

Ну вот. Я так и знал. Рецензию пора обрывать, а ничего не сказано. А хотелось, например, про Зайца - какая тоже симпатичная личность, немножко легкомысленная, доверчивый маловер, интеллигентный артист, веселый такой солдат романтизма. И про Смерть - как она там ходит молча вокруг, никого не трогая. Про Кого-то, кого никогда не видно. Да мало ли. Но - я не сумел.

Ничего другого и нельзя было ожидать. Из Сергея Козлова как начнешь выписывать - не остановишься. А там и зачитаешься в тысячный раз - не оторвешься. Тогда как надо трудиться - освещать литературную, извините, жизнь.

"- Обязанность каждого - трудиться, - говорил Муравей, прижавшись к горячей печке. - Каждый день...

"Заладил, - там, у себя на реке, подумал Медвежонок. - Ну как он не понимает, что это - лето, что оно - короткое, что оно вот-вот кончится и что каждый раз у меня в лапах сверкает радуга".

- Муравей! - крикнул из своего лета Медвежонок. - Не бубни! Разве я не работаю? Разве я отдыхаю?

И он снова ударил по воде лапой, прищурился и увидел радугу".